РАЗНЫЕ СУДЬБЫ: СПАСАЯСЬ ОТ ХИДЖАБА

РАЗНЫЕ СУДЬБЫ: СПАСАЯСЬ ОТ ХИДЖАБА

Разные судьбы: спасаясь от хиджаба

Доктор Сима Гоэл

Дом моего деда, родившегося и жившего в иранском Ширазе, стоял по соседству с нашим домом, в котором жила я с родителями и четырьмя братьями и сестрами. Во время Хануки Баба Ишгель, так звали деда, обязательно собирал у себя всю семью. Он накрывал стол картонной коробкой, зажигал Шамаш, потом свечу в память о чуде Хануки, и, в дополнение к тому, что горело в его собственной ханукии, - обязательную свечу для каждого из нас, двенадцати своих детей и многочисленных внуков. Всего шестьдесят! Не имело значения, где в этот момент был тот или иной член семьи, его свеча должна была гореть.

Каждый следующий вечер число горящих свечей увеличивалось, и к концу праздника стол казался сияющим морем огня.

Мне вспоминается, как зажигались наши свечи. Дед брал в свою руку ручонку внука, вкладывал в нее лучинку и подносил к огоньку Шамаша, а потом, направлял к ждущей огня свече. Я помню, как чувствовала его руку, когда она охватывала мою. Его мозолистые пальцы давали мне ощущение безопасности — ведь я была рядом с ним! Он был немногословным человеком, но когда он держал меня за руку и я зажигала фитиль на своей свече, я знала, пламя никогда не причинит мне боль.

К тому моменту, когда горели все свечи, нам, детям, начинало казаться, будто они зажглись при помощи волшебства. Каждый огонек мерцал и плясал в затемненной комнате, и мы тихонько хихикали и перешептывались.

У деда не было в обычае дарить нам деньги или подарки на Хануку. Вместо этого, торжественное зажигание свечей было нашим способом отпраздновать великое чудо, случившееся в стране, лежащей не так далеко от Ирана и нашего города Шираза.

Баба Ишгель умер от разрыва сердца, спустя три месяца после того, как Хезболла расстреляла его дочь, мою тетю. В следующем, 1982 году, я обрела крылья свободы, бежав из страны своего рождения и проделав долгий путь, который в конечном итоге привел меня в другую страну к новой судьбе.

16 декабря 2014 года мы зажгли свечи в нашей уютной кухне в тихом пригороде Монреаля; вместе двумя сыновьями пели традиционные песни и наслаждались латкес, пончиками и другими лакомствами, которые не делались в нашей иранской семье, но за столько лет я научилась им у матери моего мужа.

За окнами кухни лежал снег, укрыв деревья и забор мягким чистым покрывалом. Звезды светили, еще более яркие от мороза. Они напоминали мне ханукальные ночи в доме моего любимого деда много-много лет назад.

Когда-то, такой же темной ночью 1982 года, пересекая пустыню в компании контрабандистов, я пообещала себе, что навсегда запомню ту жизнь, какой мы жили в Ширазе, все ее сладости и горечь, и обязательно расскажу о ней.

В нынешнем году мне удалось сдержать свое обещание и опубликовать воспоминания.

Слова, как дым, они ненадолго оставляют след в воздухе, а потом тают и исчезают. Но поступки, действия и традиции остаются выгравированными в наших умах и душах, они всегда живут в нашей памяти. Мой дорогой Баба Ишгель был праведным Б-гобоязненный человеком. Он всегда был частью миньяна. И каждый год он был членом команды, которая выпекала мацу на Песах для нашей большой семьи и для других семей. Вместе с моим отцом он строил шалаш накануне Суккот, который от пола до потолка покрывал персидскими коврами.

Жизнь в Иране была сложна для меня, еврейской девочки, жаждущей совсем другой жизни. Мне хотелось иметь (и высказывать) свое мнение, читать книги, которые были мне интересны, но шариатом запрещены.

Когда я стала подростком, моя неуемная природа постоянно побуждала меня высказываться. Я оказалась просто не в состоянии сдерживать мысли и тщательно думать, что можно озвучить, а что нет.

1978 год, мне 13. Я принимаю участие в демонстрациях протеста против шаха. «Мы требуем свободы!»

1981 год, мне 16. Шаха больше нет, но рядом с аятоллой он выглядел бы подобным Мессии. Страна в смятении. Я укутана хиджабом, как и все женщины, независимо от религии…

Когда тебе 16 лет, трудно смириться с тем, что все вокруг живут в постоянном страхе, боясь проронить лишнее слово. Все кругом трусы? Даже те, кого ты недавно уважала и считала для себя примером? Неужели каждый думает, что, засунув голову в песок, подобно страусу, можно стать незаметным и тем спастись?! Какая чушь, возмущаешься ты и обещаешь себе, что никогда не будешь страусом.

Где-то, в какой-то компании я поделилась своими мыслями и оказалась в беде. Один из моих друзей, мусульманин, несколько громче, чем я, высказался за свободу и был немедленно арестован. По милости Б-жьей, моя мать услышала от своих мусульманских коллег, что я в списке Хезболлы. Она потребовала, чтобы я спряталась. Я оставила школу и семью и в течение нескольких месяцев скиталась среди незнакомых людей, переезжая из города в город.

Я не имела права сказать кому-нибудь, что чувствую. Как и не имела права делать то, что хочу.

А тем временем, в Хезболле менялись правила игры. Контроль над обществом становился тотальным, слежка, доносы, скорые расправы с неугодными. За мной неотступно следовала тень моего прошлого, тот «багаж проступков», который был накоплен, когда я думала, что свободу можно отстоять, если быть честной и открытой. Сама я тоже постепенно становилась тенью, смутно похожей на прежнюю себя. Из живой активной личности я превратилась в запуганное существо, понимающее, что в любой момент оно может попасться на глаза экстремистам и уже одним этим распалить их гнев. Я все время была одна и все время пребывала в каком-то оглушенном состоянии.

Да, конечно, хиджаб на девушке и женщине был нормой. Все вокруг были так одеты. Я встречала немало женщин, которые с гордостью носили эту одежду. Но меня возмущало, что я, еврейская девушка, почему-то должна выглядеть, как мусульманка. Под душным покрывалом я лила горючие слезы. Моя судьба предопределена? Но я не могла согласиться с этим! Я была полна решимости бороться, готова была пойти на риск, чтобы только вырваться на свободу — даже ценою жизни.

Наступил момент, когда я устала бегать с места на место, устала скрываться и темной ночью вернулась к своим родителям. Я должна была сделать это незаметно, потому что среди наших соседей были члены Хезболлы, и они не должны были меня увидеть. Мне действительно удалось проникнуть в дом тайно, но выйти из него я уже не могла, потому что повторно подвергать опасности себя и своих родных не имела права.

И снова потянулись дни и недели. Только теперь я была не в бегах. Теперь я сидела дома и ни под каким видом не могла ступить за порог. Моя комната превратилась для меня в склеп. Это действительно было похоже на смерть заживо. Так прошло еще несколько месяцев. Наконец, мама сказала, что когда я рисковала своей жизнью в борьбе за свободу, она хоть и боялась за меня, но видела, что я живу, а теперь она видит совсем другое. И еще она сказала, что считает такое мое существование лишенным смысла, потому что, если у такого свободолюбивого человека нет ничего, во имя чего стоит умереть, то нет и того, ради чего стоит жить.

Прежде, чем передать меня с рук на руки контрабандистам, она сказала: «Заверши образование, построй свою жизнь!»

С приклеенными к телу пятью сотнями запрещенных в Иране американских долларов, я, семнадцатилетняя еврейская девочка, вышла из страны вместе с контрабандистами. Это был путь, о котором в газетах и журналах писали в то время как о самом опасном пути, проходящем в пустыне. Он занял 20 часов. Это были 20 часов ужаса. Из Ирана мы пришли в Пакистан.

В Пакистане я жила без гражданства и пристанища в течение семи бесконечных месяцев. Я оббивала пороги разных посольств, но кому я была нужна? Мне казалось, выхода нет и не будет, но я с ослиным упрямством продолжала добиваться разрешения на выезд, и, наконец, добилась! Меня приняла Канада. Это было чудо, посланное Творцом.

У меня не было денег.

У меня не было языка.

У меня не было связей.

Еврейские учреждения в Монреале предложили мне помощь. Я получила сопровождение социального работника. Правительство Канады выделило для меня финансовую поддержку на тот период, пока я не в состоянии работать и учиться.

С этой поддержкой и этой помощью, а может быть, в первую очередь с помощью Небес, мне удалось построить новую жизнь. ...Когда я остаюсь одна, память о прошлом не дает мне покоя. И хотя мой дед умер, воспоминания о его мозолистой руке и горячей любви к своим корням и своим потомкам жжет сердце.

Мои дети выросли с рассказами об их прадедах, живших в далекой стране волшебства, цветов и фруктов, где диктатор, как страшный джин, властвовал над людьми и угнетал их. Они знают своих иранских дедушку и бабушку, которые, слава Б-гу, много лет прожили в моей новой стране, подарили внукам любовь и тепло и похоронены тут.

Мои дети также знают историю своих венгерских деда и бабушки. Бабушка умерла задолго до их рождения, а дед Артур, которому сегодня 90, по-прежнему с нами, и рассказывает историю о себе и своих родителях, переживших Холокост.

Мы строим жизнь на основе нашей Традиции, вплетая в нее личные истории каждого близкого нам человека — сладкие, горькие, полные слез и радости. Судьба каждого — подобна нити в уникальном гобелене, а наши личные истории создают на его полотне великолепный узор. От каждого из нас тянется нить в прошлое и в будущее, сплетаясь, мы держим ткань вместе.

Зажигая свои свечи на протяжении восьми драгоценных ночей, обнимите тех, кто нам дорог. Помните, вы — тоже свет, сияющий во тьме истории, освещающий прошлое и будущее вашей семьи и вашего народа.