БУДНИ ХАСМОНЕЕВ


Рав Лейб Гельфанд

Лучи Солнца, прорвавшись сквозь редкие облака, как-бы прощались с верхушками холмов и из-под камней потянулись длинные тени, опуская в ущелье долгожданную прохладу. Одинокий дым ровным столбом поднимался над лагерем. Ишай смотрел на него, вспоминая дым жертвоприношений над храмовой горой.

Все выглядело спокойно, вечер, как и многие вечера, вступал в свои права. Также подшучивая, спокойно, с расстановкой воины затачивали мечи и края щитов, детвора играла в любимую игру - пять камней, женщины штопали твердые плащи - гордость колена Эфраим, которые служили как циновками во время отдыха, так и доспехами в бою. Ишай, старший сын Матании вздохнул: с заходом солнца он заступал в караул. Его ждала бессонная ночь под рассказы старого Рувима - единственное развлечение в долгие ночи, пронизанные криками птиц и далеким рыком львов. Он окинул взглядом лагерь. Под склоном холма, укрывшись в свой плащ, и храпя так, что жалобно блеяли козы, спал Ицхак-кузнец, гроза греков. Сначала он не умел орудовать мечом, который выглядел в его руках игрушкой, но прикинув, он насадил два кузнечных молотка на длинные древки, и стал героем рассказов. Рувим говорил, что сам Голиаф побоялся бы выходить против Ицхака. Еще издали увидев его молоты, и услышав его рык, первые ряды греческой армии отбегали назад, увлекая за собой остальных. Но больше греков его боялись повара: Акива-повар рассказывал, что как-то в один присест он съел целый котел, и с тех пор ему отдельно к обеду приносили несколько ячменных хлебов и плошку оливкового масла.

Недалеко от Ицхака сидел, прислонившись к телеге, Хан, он пришел из далекой страны, учился у самого Рав Захарии. Он мастерски стрелял из лука, говорили, что как-то с двухсот шагов попал в командира сотенных, сорвав атаку греков.

У колодца, опершись на посох, стоял Рав Цадок, вокруг собрались ученики, и вслушивались в каждое его слово. Он рассказывал о временах Давида, когда все евреи жили, веря в Б-га, как Эдом присылал необъятные взглядом стада, по реке Иордан сплавляли кедры, Моав отправлял обозы драгоценных камней, с востока приходили пестрые ткани, с севера шли караваны диковинных фруктов, и мастера со всего света приезжали подивиться на великолепие Храма. Даже великий Паро почитал за честь выдать свою дочь за Шломо-сына царя Давида.

Ученики сидели вокруг него, вздыхали с сожалением, понимая, что грехи отцов отняли у них все это великолепие. Нет радости праздников, когда евреи со всей страны собирались в Иерусалиме, люди сорили деньгами по закону Маасер шени (десятина, которую нужно потратить в Иерусалиме), вино лилось рекой, все ходили друг к другу в гости в шалаши, в которых жили семь дней, прохладными вечерами все от мала до велика высыпали на крыши, смотреть на жонглирование факелами во дворе Храма. Как водили огромные хороводы, один внутри другого. Все это было в годы Мира, когда евреи уходили в Иерусалим, оставляя свои дома, поля, и никто не думал посягнуть на них. Рав Цадок припомнил Александра из Македонии, полюбившего Иерусалим, он так уважал Раби Шимона, что не назначил дань Исраэлю, присылал подарки, расправился с Кутийцами, старыми завистниками евреев. Как он собрал еврейский полк наемников в свою армию и обучил их. И как это сослужило плохую службу евреям, как они начали учиться у греков, как подобно грекам создали свои команды, как не побоявшись срама, боролись без одежды на стадионах. Тогда-то и поднялось презрение и ненависть к евреям, потерявшим свою особенность, ставшим как другие народы, которые хотели уподобиться грекам. Тогда начали выходить законы, запрещающие любую (кроме греческой) религию. Храм греки оставили, но занесли туда своих идолов. Дошло до того, что протянули руки к израильским дочерям. Тогда-то не вытерпел народ, встал Еуда, и собрал армию, скинуть ненавистное иго.

Ишай слушал, и думал о том, что все труднее становилось организовывать камнепады на отряды греков, все меньше оставалось воинов. Но он знал, что Еуда Макаби что-нибудь придумает, они еще зайдут в Иерусалим.

Он еще не знал, что Всевышний увидел их самоотверженность, увидел, как они шли на смерть, лишь бы показать свою любовь к Нему, и что через месяц их отряд первым зайдет в Храм, как плача, они будут целовать занавесь при входе в Святая святых - место, где находился ковчег, и скрижали. Как будут хоронить павших в этой последней битве, как весь народ, собравшись, будут чинить стены Иерусалима. Но он чувствовал, что их жизни, отданные во славу своего народа, и горести и страдания пережитые ими - все это было не напрасно. Они воевали, чтоб через сотни лет молодые пары приезжали к этим стенам, чтоб сфотографироваться в день свадьбы. И чтоб мальчики со всего света прилетали в Израиль, чтоб отпраздновать свое еврейское совершеннолетие – бар-мицву у стены храмовой горы. И во все времена, во всех краях, куда бы евреев ни занесла судьба, на каждой свадьбе они будут разбивать стакан в память о храме. Чтоб соединить свою судьбу с судьбой Иерусалима.